- Я не знаю, как это сказать,- утверждал Яков.- Но я чувствую, что отец во мне, а я в нем. Я не мог без него жить и до сих пор не могу без него жить. Если я от него откажусь, я никто буду. Скажите, кто такой буду я без отца? Меня никто не станет считать. А сейчас я иду, и все говорят: "Вон пошел Яшка Иванов", почет и уважение. Везде говорят: "Это же сын Иванова". Меня знают больше, чем какого-нибудь профессора или академика. Профессоров ведь сейчас много, они не сенсация. Для меня отец - это все. Я жил ради отца, и никто не может отнять или изменить этого.

Я и сейчас могу с отцом пойти раздетым в любую пургу. У меня ведь тело, кожа, сложение - все его. Голос тоже такой. Даже мизинец на левой руке сам изогнулся, как у отца. Очень большая сила воли. Вы вот у отца учитесь, закаляетесь. А у меня и без того ноги всегда теплые в любой мороз. Я живу только ради отца, у меня больше никого и ничего нету.

Я не представляю, как отец мог в своей жизни все перенести? А я ведь с ним вместе окрошку ел! На этом самом месте! Меня он никогда не обидел. Вот бы он сейчас поднялся! Скажет: "Яшечка, чего тебе?" Никогда он не оставлял меня своей заботой. Даже когда я был в санатории в Пицунде, а он был в Москве, и тогда он умел помочь.

А когда я был еще маленьким, играл рядом с ним на диване, случайно сбил со стены папин портрет, то отец невольным жестом толкнул меня. Но тут же достает из кармана 25 рублей и протягивает мне, мальчишке, с извинениями. Мать увидела такие деньги, у меня их отобрала, а отец: "Уляшечка, отдай. Он ведь заслужил. Я его ударил"

После войны отец сразу позвал меня к себе в этот дом. Написал, что купил мотоцикл. Не забуду, как я сюда возвращался. Иду в костюме, с чемоданчиком, все меня приветствуют. Подхожу к дому на улице Ленина, а мне говорят: "Вы здесь больше не живете. Идите туда". Только выхожу из-за угла, а папа идет в другую сторону с ведрами по воду. Увидел меня, бросил ведра и бежать обратно ко мне. Никогда не забуду этого радостного до слез момента.

Потом он поехал для меня за мотоциклом, кажется, в Москву. Скоро его купил. Он в то время начал ездить по городам. А "Волгу", знаете, как достал? Они тогда только-только начали выпускаться. Выделили всего две машины на управление шахт всей области. Я в тот момент работал на шахте в Красном Луче. Характеристику мне сделали превосходную. Но первым на очереди на нашей шахте стоит главный инженер, поднимает он вопрос, что ему положена машина. Тогда ему сам начальник управления говорит: "Подождешь своего, а эта машина будет Иванову".

Поехали мы с отцом за "Волгой" в Горький зимой. Так там чуть ли не весь завод работать прекратил, все шли на отца посмотреть и его послушать. Секретарь обкома партии с женой и дочкой за город - фотографироваться. Представляете, человек в трусах, а там зима. Отец тогда много с народом говорил, даже спать не ложился, все беседовал. Когда стали решать, какую машину нам выдать, то показывают: "Берите вот эту, в ящике. Она в Индию предназначалась, а теперь ваша".На этой машине я отца куда только не возил. На Кавказ, в Днепропетровск, в разных областях были. Сам отец за рулем никогда не ездил. На мотоцикле он пробовал несколько раз проехаться, даже мать однажды взялся прокатить. Ехали тихонько, но отец никак не мог остановиться, газ сбросил, а мотоцикл едет и едет. Матери пришлось прыгать. Отец же, наехав на стену, махнул на технику рукой и больше никогда за руль не садился.

Отцу везде была дорога открыта. Открыта с ним она и сейчас. Ведь такого отца в мире больше нет. Я был плохой сын: его слушал, а систему его не выполнял. Но у меня все равно никогда ничего не болело, только попадал в аварии, разбивался. Раз появился на груди чирей. Отец потрогал его пальцем, и тот на другой день исчез. Как-то мы приехали с ним в Верхний Кондрючий, у меня голова разболелась до невозможности. Я ему: "Пап, у меня что-то голова". Он резко: "Пить надо меньше". "Да я, пап, вроде немного",- отвечаю. Он: "Иди сюда",- взял руками голову, подержал, и боль исчезла.

Я хоть и не подчинялся системе, а все-таки тело свое ему отдавал. Знал, что он всегда поможет. И сейчас, когда мне плохо - а когда тяжело, всегда за конец хватаешься - я выйду: "Папа, помоги мне". Он мне все дает.

И все знали, что я сын Иванова. Все меня знали и знают. Но я лишнего не делал, не игнорировал отцом. То есть, сильно не игнорировал. Я при обществе никогда не закурю и не выпью, не стану компрометировать. Он, конечно, касается меня: "Яков, не делай то". Или: "Туда не езжай". Все равно выходило по его, хоть я не всегда слушал.

О том, если кто не выполнял, отец говорил: "Как я могу убеждать человека, который не хочет? Это ведь не принудиловка, а свое! Захотел - пожалуйста! Я тебе помогу. Но придет время для каждого человека. Он поймет, куда ему клониться: к левому или правому".

Отец никогда от меня не отказывался. Он меня просил: "Брось все это. Особенно курить. Это еще хуже, чем немного выпить". Конечно, неудобно, что я этим занимаюсь. Но я не влезал в его систему. Он для меня не кто-нибудь, а отец. Мой долг был встретить, привести людей и проводить. Это я делал всегда, часто ночью, независимо от работы.

Инстинкты сохранения у меня очень хорошо развиты. Представьте, в 4 утра встаем с отцом: "Яков, поехали в Москву". Садимся в машину и тысячу километров через Харьков. А в десять часов вечера я уже водку пью в Москве. Вот так ездил. А сколько раз совсем пьяный ехал? Отец отправляет меня с Кондрючего домой: "Ничего, сынок, езжай. Леонтьевна, дай ему сто грамм. Все будет нормально",- и никогда со мной после этого ничего не случалось. Всегда доезжал.

Милиция к отцу относилась исключительно. Меня милиционеры даже сами водкой поили, чтобы только не спешил ехать. Им бы с отцом подольше поговорить. С папой говорят, а мне: "Ты пойди погрейся в нашей будке". Часто в дороге бывало так: останавливаемся на заправку, я проголодаюсь. Холодно, а отец не хочет никуда заходить. Скажет мне: "Ну, ладно, ты иди кушай". Сам же по трассе обледенелой бегом. Машины обычно его не обгоняли, а колонной за ним шли. Пурга, метель. Водителям интересно сопровождать такого человека. Я колонну обгоняю, останавливаюсь. Отец садится в машину, и мы едем дальше.

Стоит мне только сказать: "А вы знаете, кто я такой? Я - Яшка, сын Иванова, который зимой и летом ходит в трусах". Мне сразу отвечают: "Видели. Слышали.", - и всегда идут навстречу. Однажды я был хорошо выпивши. Меня задерживают в Шахтах, направляют на исследование в больницу. Врач проверяет и говорит: "Он трезвый". "Я же пьяный!" А он: "Нет. Вы трезвый. Вы Иванов? Да? Так вы трезвый совсем". Такого еще никто не видел, сам человек говорит: "Пьян",- а врач говорит и пишет заключение: "Трезвый". И права отдают отцу. Тот пришел и уже сидел в машине. Вот как люди относились к отцу. Врач ведь рисковал ради отца - а вдруг бы я сделал аварию?

Когда я был в заключении на Урале после того, как в шестьдесят первом году задавил человека, отец с Марией Матвеевной приехал ко мне на станцию Лесная, привез шоколадного медведя - огромного, как плюшевый. Морозы стояли, не дай боже. Меня к нему на дрезине привезли, дали отдельную комнату. Стоят генералы и мне, заключенному, уважительно пожимают руку. И с ними все начальство. Такой у меня был отец! В тюрьме я жил лучше, чем на свободе, был бесконвойный.

Когда папа умер, мне многие говорили: "Да ты теперь останешься без штанов, как твой отец. Это тебя папа кормил". Я спрашиваю их: "А почему? Я ведь пенсию получаю. Это во- первых. А во-вторых, у меня пока есть люди, которые мне кусок хлеба дадут". Разве я отказываюсь, что меня папа кормил? И его люди - не миллионеры, а последним куском делятся.

Я всегда с отцом. Отец где-то далеко, а я все равно с ним. С ним в горе и в радости, в счастье своем и несчастье. Ведь он - совсем другого типа, отец. Я пил водку и коньяк - тоже был с ним. И в Сочах, и в Кисловодске - везде. Я - сын Иванова. Только ради отца я жил, и живу сейчас, и буду жить, что бы со мной ни делали, как бы в отношении меня ни поступали.

Вот вы, все люди, сейчас уйдете, оставите меня одного, никому из вас не нужного. А я останусь с ним. И если я выйду на улицу, скажу: "Папа! Помоги!" - то вы все ко мне приедете. В тетради "Два пути" (1966 года 1 августа) П. К. Иванов пишет: "А кто с Богом, тот умирать никогда не будет. Вот вам Яшка. Он же мое дитя. Вы с него уже смеялись. Он же сила моя неумираемая. Он все понимает, чего я пишу, и то делает, чего я делаю в Природе. Он есть Бог жизни, но не сатана смерти. Это наше в этом деле незнание, умирают и умрут, и будут умирать. А Богова это независимая в природе сторона, она на любом человеке не будет умирать. Это Природа, она человека хранила, хранит и будет хранить. Если он будет делать по Боговому делу, любить Природу, и хорошее, и теплое, и холодное, и плохое, будет человек не однобокий, а кругозоркий во всем направлении. Тогда-то будет Бог Земли".

Летом 1997 года Якова, сына П. К. Иванова, не стало.

содержание